Смысловой герпес
Вопрос о «смысле жизни» — это что-то вроде герпеса: заражены им практически все, но для обострения нужны соответствующие погодные условия и ослабленный иммунитет (про генитальный герпес, понятно дело, разговор особый).
Часть 1Не подумайте, что я сошел с ума — просто забавное стечение обстоятельств.
В этом мае отечественная психотерапия отмечает свое двадцатилетие — предстоят чествования, празднования, конференции. Меня пригласили сразу в несколько мест — где «свадебным генералом», где докладчиком. В частности попросили сделать доклад о смысле жизни.
— В смысле?! — я аж поперхнулся от неожиданности.
— Ну как?.. — отвечают мне в телефонной трубке почтенным профессорским голосом. — С лечением психических расстройств нам, по существу, все понятно. Но время-то сейчас непростое — сами знаете. В обществе кризис — ориентиры потеряны, ценности утрачены... Надо же разобраться, в чем смысл жизни. А вы философией занимаетесь — вот и расскажите. Поверьте, это всему психотерапевтическому сообществу очень интересно!
Я был ошарашен. Нет, не тем, что кто-то думает, что смысл жизни могут разъяснить философы (хотя само по себе это, конечно, нонсенс). И не тем, что этот вопрос адресуют именно мне (хотя странно, что кто-то думает, будто бы я могу это знать). И даже не тем, что данный вопрос интересует психотерапевтическую общественность (я бы на ее месте пока еще поразмыслил над психическими расстройствами — право, есть чем заняться). Ошарашило меня то, как этот вопрос был задан. Интонацию я, конечно, в письменном тексте воспроизвести не смогу, но представьте себе, что вы отправляетесь в продуктовый магазин — уже у двери, натягиваете обувь, — и вторая половина кричит вам из кухни: «И еще масло подсолнечное захвати, у нас заканчивается». Вот примерно так это и прозвучало: у нас тут, мол, всякая психотерапия (уже двадцать лет), все путем, осталось только со смыслом жизни разобраться. Типа, скиньте ссылочку.
Не то чтобы я думал, будто бы смысл жизни обладает какой-то сакральной сокровенностью, что его нельзя поминать всуе. Нет, как раз наоборот: я абсолютно уверен, что никакого смысла в жизни нет. Вообще никакого. Но иллюзия смысла жизни — это, в каком-то смысле, опаснейшее психическое расстройство, поломавшее не одну сотню гениальных голов (в дурных, впрочем, и ломаться нечему), а также миллионы и миллионы человеческих жизней. В ней — в этой иллюзии — основа всех наших с вами тревог, волнений, несчастий и вообще всего плохого, что только можно себе представить. Считается, впрочем, что в ней как раз много хорошего. Но это вранье.
***
Вопрос о «смысле жизни» — это что-то вроде герпеса: заражены им практически все, но для обострения нужны соответствующие погодные условия и ослабленный иммунитет (про генитальный герпес, понятно дело, разговор особый). Последний серьезный рецидив смыслового герпеса мы переживали в недавних 90-х, о чем наглядно свидетельствовал феерический интерес публики ко всяким религиям и верованиям — магам, колдунам и целителям, а также галопирующий рост числа самоубийств.
Таков механизм: если у вас все хорошо, то и вопросов нет, а если все плохо, то нужен смысл, причем жизни, то есть или в церковь (секту), или в петлю — третьего вроде как не дано.
Профессор психологии Йельского университета Пол Блум считает, что всему виной свойственный нашему биологическому виду эссенциализм — от латинской «эссенции», что значит сущность. Мы, мол (и это «мол» подкреплено убедительной экспериментально-доказательной базой), просто устроены так, что всегда усматриваем в окружающей нас действительности некую «внутреннюю сущность». Действительно, мы «обнаруживаем» сущности в других людях (называем это «душой», «личностью», «харизмой»), ощущаем эти сущности в живой природе — кто-то в прекрасности закатов и умилительности рассветов, а кто-то у своего любимого «котика». Мы зрим сущность в поступках и художественных произведениях — например, Джоконду да Винчи от репродукции той же картины отличаем принципиально. Мы обнаруживаем ее в символах и эпохах, нациях и народах, а также в институтах власти и отдельных государствах. А всяческие иезуиты — те и вовсе даже в Большом взрыве готовы прочесть и Замысел, и Промысел, только бы их христианский концепт Творения не накрылся медным тазом.
Профессор Блум весьма убедителен — посмотрите, говорит он, на маленького ребенка: у него еще даже представление о собственной личности не выросло, а он уже усматривает в любимой игрушке некую специфическую сущность и никогда эту игрушку на другую — такую же — не поменяет. Моей Соне — Софье Андреевне — одиннадцать, а она своего игрушечного мишку (ему тоже почти одиннадцать, и живого места на нем не осталось) никому не отдаст и спать без него не ляжет. Причем лет пять тому назад этот мишка сменил пол — до этого он был «мишкой Настей», а потом стал «мишкой Киком», — но внутренней сущности своей не поменял. Тогда как некоторые взрослые люди, напротив, зациклены как раз на «сущности» своего пола, которую они настолько в своем существе усматривают, что готовы «в борьбе за это» и пенисы себе отрезать, и вагину наизнанку вывернуть.
В общем, галлюцинация усмотрения сущности — какой угодно и в чем угодно, причем вплоть до хирургических последствий, — явление повальное. Но если меня не слишком удивляет Соня, которая «видит» в потертом куске материи китайского производства некую особую «внутреннюю сущность», то человек взрослый с аналогичными симптомами настораживает...
Очевидно же, что мы имеем дело с универсальным психическим механизмом, который позволяет нам придумывать эти сущности и, более того, верить в них, чувствовать их, а в некоторых случаях даже оскорбляться, когда кто-то над ними, как я над «Киком-транссексуалом», глумится.
***
Парадоксальным образом выясняется, что нам все-таки имеет смысл задаваться вопросом о смысле жизни — хотя бы для того, чтобы осознать наконец, что никакого смысла в ней нет. И должен отметить, что пока «психотерапевтическая общественность» пребывает в теоретических непонятках и неловко мнется с ноги на ногу, потенциальная клиентура современных психотерапевтов уже — сугубо эмпирически — нащупала дно.
Главный вопрос, с которым я сейчас все чаще и чаще сталкиваюсь, касается как раз вопроса о «смысле жизни». Но звучит он в завуалированной форме: «Смотришь на это: кто может, тот пилит, а остальным вообще на все плевать. Никому ничего не надо. Все места заняты. На хрена тогда вообще что-то делать?» Или другой вариант, попроще: «День проходит в бесконечной суете — дурацкие звонки, переговоры ни о чем, мелкие какие-то вопросы, одно, другое — и уже вечер. Что я делал? Зачем вся эта ерунда? Непонятно». Или радикальное: «Что в этой стране вообще хорошего может быть? Но уезжать вроде поздно... А здесь — что?! Сплошной Мордор». Наконец, антропологическое: «Брак, женщины (мужчины), работа, дружба — все стало каким-то ненастоящим. Поговорить не с кем и, главное, не о чем. Все уткнулись в свои телефоны и фейсбуки и вроде заняты. Бессмыслица какая-то». В общем, у нас очередное обострение смыслового герпеса, но что-то в этом Датском королевстве переменилось...
Конечно, мы говорим лишь о части народонаселения, ведь львиная его доля в принципе не может обратиться за профессиональной консультацией, а тем более с вопросом о «смысле жизни» (вследствие, как говорят, некоторые мои коллеги, «отсутствия когниций»). Для заполнения внутрикраниальных пустот данной категории граждан вполне достаточно телевизора, так что тут стоит не вопрос, а очередь в ХХС — за поясами, дарами и анатомическими экспонатами. Но у тех, кто таки обращается, болит уже не сам «смысл», а какая-то дырка от него. Фантомные боли. Да, уже вроде и неловко спрашивать про смыслы, но и что делать с собственной жизнью, тоже непонятно. Не зря я помянул Советский Союз — раньше хоть какая-никакая иллюзия этого самого смысла была. Даже в переходном периоде что-то такое брезжило — мол, перетерпим, поднапряжемся и заживем как надо! Ну и вот, дотерпели. И что теперь — опять под горку?
Нынешнее «будущее» странным образом кажется абсолютно предсказуемым в ситуации полной его неопределенности. И если вернуться к аналогии с погодными условиями и иммунитетом — это худшая из возможных комбинаций.
В конце 90-х и во время первого срока я работал врачом-психотерапевтом в кризисном отделении Клиники неврозов им. И. П. Павлова. Любое несчастье: смерть близких, насилие, тяжелый развод, «неоконченный суицид»? Это все к нам. И в случае суицида — хочешь не хочешь — приходится говорить о смысле жизни. Это театр абсурда, конечно. Вот он (или она) сидит перед тобой, а в глазах немой укор: ну хорошо, доктор, вы меня спасли, откачали, антидепрессантами заглушили, а жить-то мне зачем? Счастье, если вопрос не озвучен впрямую — так от него легче отвертеться. И да, у хорошего психотерапевта всегда припасен с десяток ходов, как выкрутиться, если он все-таки задан. Но правда в том, что ответа на этот вопрос нет, точнее, есть: сам этот вопрос — банальная логическая ошибка.
Но не могу же я, врач-психиатр, попросить незадачливого суицидента почитать Готлоба Фреге периода «Основных законов арифметики»... Да, смысл есть исключительно в предложении, и нигде более — ни в знаке (у знака есть лишь его значение), ни в тексте, который формирует в нас некое представление, ни тем более в реальности, с которой это предложение соотносится. Если вы разобрались в том, что значат те или иные знаки, вы можете понять смысл, заключенный в их комбинации (если она не бессмысленна): например, смысл предложения «на улице идет дождь» в том, что на улице идет дождь, и этот смысл можно передать еще множеством других предложений, даже невербальных. Ни у самой улицы, ни у дождя смысла нет. В зависимости от ситуации мы можем говорить о той или иной функции «улицы», «дождя», «знака» и т. д., вы можете попытаться выяснить причины тех или иных явлений, определить цели каких-то механизмов или поступков, но сущность этого всего — только в наших головах, а смысл — в соответствующих предложениях.
Всякий, вероятно, удивится, если его попросят объяснить смысл «атома», «кристалла» или «инфузории туфельки». Это странно. Но странно и то, что эта простая как дважды два логика отказывает «человеку разумному», когда он задумывается о каком-то особом, потустороннем, мистическом смысле «эволюции», того или иного художественного произведения, «распятья Христова» или о смысле «жизни», наконец.
То есть где-то есть та грань, за которой мы вдруг, с какого-то гуманитарного перепугу, начинаем искать смысл, которого по определению быть не может.
По идее, я, конечно, должен был бы сказать своим суицидентам: «Дорогие друзья, ваша проблема не в утрате смысла жизни, а в том, что вы почему-то думали, что он у нее есть. Теперь что-то пошло не так: любимый бросил, компания обанкротилась, дети вас послали, одиночество напало страшное, и вы наконец поняли, что заблуждались. Ну о’кей, поздравляю вас: теперь вы куда ближе к реальности, чем прежде! Зная, что смысла у жизни нет, вы можете рассудить разумно и придумать для себя интересные и приносящие удовольствие занятия. Вы перестанете тешить себя иллюзиями — ждать „принцев на белом коне“, „вселенской справедливости“, „с тех пор они жили долго и счастливо“ и т. д. Это гарантированно избавляет вас от разочарований. Вся эта ерунда больше не будет вводить вас в ментальный блуд, а ваша жизнь станет предметом вашей собственной заботы. А дальше — как потопаешь, так и полопаешь. И да, вы можете прожить вполне счастливую жизнь!»
Но сказать всего этого я не мог, потому что избавление от заблуждений в нашем обществе — это куда более страшный грех, нежели генерация любой, самой отчаянной и высокопарной глупости. Мы на каком-то подсознательном, интуитивном уровне сопротивляемся признанию любого честного ответа на поставленный нами же самими вопрос. Но коли так, зачем тогда вообще спрашивать? Если удобно жить в иллюзии, то надо идти до конца и верить — в смысл жизни, в Бога, в черта, да во что угодно. Однако, поступая так, следует помнить, что вы выбрали тертуллианову дорогу — сredo quia absurdum — и лишились права на высказывание, поскольку как раз у высказывания смысл-то должен быть. Иначе говоря, если вы отказались от разума в пользу веры, вы более не можете прибегать к услугам разума, эту веру обосновывая. «Аut — Аut!» — как любил говаривать Сёрен Кьеркегор.
Смысловой герпес вездесущ, иммунитет слаб, а погодные условия плохи, так что настало время сделать выбор: или уверовать и просто отключить мозг, или принять реальность такой, какая она есть, и задействовать интеллектуальную функцию. Впрочем, для успеха на этом, втором пути нам необходимо разобраться с «удовольствием». Но эту тему, как говаривала товарищ Рыжова, я разовью в своем следующем письме.
Часть 2
Любое вранье, или даже невинное лукавство, если ставка долгосрочная, рано или поздно приведет к проигрышу. Думаю, этого совершенно невозможно избежать. Факты как сваи, которые вы вгоняете в почву, прежде чем начать основное строительство. Если хотя бы одна из них — фикция, проблемы возникнут. Неосознанное вранье, быть может, еще хуже, чем преднамеренное: вы сами не поймете, почему вдруг все стало рушиться, не увидите первых признаков грядущей катастрофы, не подготовитесь к эвакуации.
Честно говоря, я не собирался писать продолжение «Смыслового герпеса». Рассказав о фикции «высшего смысла», я собирался сразу перейти к феномену «удовольствия» — тому реальному, настоящему, на чем действительно, как мне представляется, можно строить осмысленную жизнь. Но тут я получил письмо, которое чрезвычайно меня тронуло.
***
В целом реакция на «Смысловой герпес» была вполне предсказуемой: многие заинтересовались, потенциальные пациенты постучались в личку (но консультаций я, к сожалению, не веду), а вот просвещенные гуманитарии (включая физиков-теоретиков) предложили благородную отповедь зарвавшемуся и «самоуверенному» доктору — мол, кто дал ему право судить о смысле жизни и тем более говорить, что его нет?! Разразилась страстная дискуссия, которая, что также вполне предсказуемо, завершилась к полному и взаимному удовлетворению (что еще ждать от дискуссии с психиатром?). Мои собеседники поняли, что я не претендую на то, чтобы отбирать у них нечто, что они называют смыслом, и стали вполне добродушны.
Впрочем, ни один из аргументов, приведенных в «Смысловом герпесе», не был оспорен. Причем их было не так уж много — я намеренно ограничился всего тремя: научным, логическим и лингвистическим. Вкратце они таковы:
Во-первых, вот что является доказанным научным фактом: те «сущности», которые мы усматриваем в окружающей нас действительности, нами же в нее и привносятся. То есть эти «сущности» являются фантомами нашего с вами сознания. Я очень люблю и Платона, и его теорию эйдосов, но с искренним сожалением вынужден признать, что эти эйдосы существуют только в наших головах, а не на небесном своде, и тем более не в фактической реальности. Они — объекты мышления. Важные, полезные, понятно как мозгом конструируемые, но объекты мышления, и точка.
Во-вторых, если бы смысл был действительно присущ вещам (событиям, явлениям — чему угодно вне нас) не потому, что мы его туда привнесли, а неким иным, исконным образом, то смыслом обладала бы любая вещь. Но как быть, в таком случае, с «Домом-2», фекалиями или ленью? Допустим, по какому-то загадочному Высшему Произволу определенная избирательность в этом деле все же присутствует. Однако как мы узнаем о Его — этого Произвола — решении? Если кто-то слышит соответствующие голоса, я хоть и не консультирую, но могу посоветовать, куда обратиться. В остальном логика против.
В-третьих, понятие «смысл» имеет совершенно четкое и ясное значение: смысл — это та информация, которая сообщается в предложении (высказывании, суждении). По сути, наши мысли (тут я вынужден предельно упростить весьма запутанные отношения языка и мышления) и есть те самые смыслы, которыми мы непрерывно делимся друг с другом. Причем смысл, как мы видим, неплохо передается разными способами. Например, смысл предложения «на улице идет дождь» можно передать и так: «стояла дождливая погода», или «за окном моросило», или «осадки соответствуют прогнозу» и т.д.
Но кто из вас хотя бы раз в жизни слышал высказанный смысл жизни? Нет, я не шучу — не множеством разных способов, а хотя бы один раз и хотя бы одним-единственным способом. Попробуйте сделать это прямо сейчас, и уверяю: у вас ничего не получится. Вы можете назвать какие-то цели вашей жизни: воспитать детей, добиться известности, «прожить жизнь так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Но это ваши личные цели, усвоенные вами в процессе воспитания и скорректированные последующим жизненным опытом. Это не смысл жизни.
Так что вот он, факт: сформулировать смысл жизни нельзя, и вовсе не потому, что он, подобно лорду Волан-де-Морту, «Тот-Кого-Нельзя-Называть», а потому, что его нет.
Теперь внимание: если, несмотря на все приведенные аргументы, вам по-прежнему продолжает казаться, что смысл у жизни все-таки есть (я вполне это допускаю), — значит, вы верите в Бога. Возможно, не подозреваете об этом, но верите. То, что верите — это не хорошо и не плохо, а просто факт, но если верите и не осознаете этого — у нас проблема. Но все по порядку.
***
Конечно, я отдаю себе отчет в том, что верующему нет нужды формулировать смысл жизни, для него он и есть сам Бог. Испытывая прилив религиозных чувств, он ощущает, «насколько жизнь исполнена смыслом», и все ему «ясно как Божий день». Теперь посмотрим на картинку.
Это результаты компьютерного сканирования активности мозга самой настоящей католической монахини, проведенное нейрофизиологами Эндрю Ньюбергом и Марком Уолдманом. Слева мозг женщины в спокойном состоянии, справа — ее же мозг, но во время молитвы. Что на это скажет специалист? На изображении справа он отметит очевидное снижение активности в лобных долях (это те, что сверху) и еще более существенное — в теменных (эти снизу). Видите, насколько меньше стало красного?
Лобные доли отвечают у нас за ощущение собственного «я», а теменные — за пространственно-временную ориентацию. Во время молитвы, объясняет Э. Ньюберг, человек утрачивает чувство самоконтроля и как бы дезориентируется. В результате возникает специфическое ощущение отсутствия времени и пространства, он чувствует себя единым целым с предметом своего созерцания — с Богом, Вселенной и т. д.
Разумеется, тут не до рассудочных формулировок смысла жизни — просто входишь в состояние умиротворения, духовного экстаза, внутренней гармонии, и хорошо.
Не знаю, удивит ли это моих читателей, но характер активности мозга в состоянии молитвы практически не зависит от вероисповедания исследуемого субъекта, имеет значение только характер самой молитвы — внутренняя сосредоточенность, повторение священных текстов и т. д. (это хорошо видно на соответствующих томограммах). Впрочем, если Бог — это Бог, то удивляться тут нечему: Он у всех один и проявляться в мозгу должен одинаково. Фокус, однако, состоит в том, что ровно таких же изменений активности мозга можно добиться путем элементарных тренировок по сосредоточению или повторению бессмысленных текстов, никак не связанных с религиозной тематикой.
Да, если предмет веры определен, концептуализирован и т. д., и т. п., то вызвать у себя соответствующее состояние блаженства и «исполненности смыслом» проще. Но на самом деле все зависит лишь от усердия, а проще говоря, от количества соответствующих занятий. Верующий человек, вероятно, возразит, что, мол, есть ведь и нечто другое — есть «ощущение присутствие Бога». Как это-то объяснить?! Просто. Причем при помощи все той же однофотонной эмиссионной компьютерной томографии (ОФЭКТ).
В центре картинки две маленькие стрелки, которые указывают на парное образование яйцевидной формы. Это таламус — тот самый, благодаря которому наше восприятие связывается с сознанием, а наши мысли насыщаются эмоциями. Впрочем, на данном изображении с таламусом что-то определенно не так: одно «яйцо» горит словно красная лампочка, а второго будто бы и нет вовсе. Но поверьте, оба таламуса на месте, просто одно его «яйцо» активно работает, а другое — нет. Учитывая, что наш испытуемый абсолютно здоров, подобная асимметрия совершенно поразительна!
Для производства столь странного нейрофизиологического эффекта обладателю представленного мозга пришлось много потрудиться — у него на счету пятнадцать лет усердных молений. И именно сейчас, во время молитвы, запечатленной на этом томографическом снимке, и именно в этом пасхально-красном яйце он и ощущает присутствие «Бога». Много лет он сосредотачивался на идее божества, насыщал ее в своем таламусе чувствами и эмоциями, пока хлеб и вино нейрофизиологии не обратились для его сознания в плоть и кровь Бога. Теперь он совершенно искренне воспринимает Бога как реально существующий объект и «ощущает Его присутствие».
Вообще говоря, это обычная функция таламуса — смещать границы реальности: именно он помогает нам опираться на свои мысли так, словно бы это объективные факты, а не просто какие-то идеи. Например, вы никогда не знаете, сколько прошло времени — в нашей голове нет будильника, но если вы посмотрите на часы, то время тут же станет для вас реальным.
В общем, это абсолютно естественный нейрофизиологический механизм, который, если очень постараться, может производить не только псевдообъективную реальность, и но сверхобъективную.
Как «доктор Курпатов» я, конечно, скажу, что все это очень хорошо. Правда. Если человек способен натренировать свой мозг впадать в нирвану (как бы она ни называлась), справляться таким образом со стрессом, наслаждаться жизнью, это счастье. Но чем этот эффект оборачивается для мышления?
***
Представим себе наше мышление как простое математическое уравнение «А + В = С»: то есть вы сопоставили какие-то факты (А и В) и пришли к какому-то выводу ©. С этим уравнением можно работать: например, если обнаружатся дополнительные факты (Ё, К, Л, М, Н), мы подставим их в левую часть нашего уравнения и скорректируем ответ. Но ни Бог, ни наши хваленые смыслы не являются фактом (чего, впрочем, нельзя сказать о вере в Бога, например), кроме того, Он неизъясним и пути Его неисповедимы. То есть в нашем уравнении появляется загадочная «переменная Х», которая, в силу обозначенных свойств Бога, может стать коэффициентом к «А», корнем из «С», степенью для возведения в нее «И», «Т», «Д».
Все, дальше мышление невозможно. Любые аргументы, доводы, научные доказательства и тому подобные приблуды разума уже более ничего не значат: они в любом случае будут, если потребуется, скорректированы соответствующей «переменной Х», появляющейся, прошу прощения, как черт из табакерки. Сейчас я рассказал о нейрофизиологии веры — ничего личного, и совсем чуть-чуть (поверьте, подобных исследований сотни). С точки зрения честного мышления вывод в данном случае один, и он понятен с очевидностью. Но у меня, хоть я не пророк и не телепат, нет сомнений, что у истинно верующего эти два и два в четыре так и не сложатся.
Поэтому мне снова приходится повторить «Aut-aut!»: вы или мыслите, или веруете. И если второе, то будьте хотя бы последовательны — не апеллируйте к разуму, не мухлюйте с ним. Просто верьте, если таково ваше решение.
Верить в Бога — нормально: так работает наш эссенциализм (об этом психическом механизме я как раз и рассказывал в первом «Герпесе»). Честно говоря, скорее ненормально в Него не верить, если уж мы так устроены. В моем счастливом советском детстве я, например, чистосердечно верил в дедушку Ленина и даже заочно с ним общался. Более того, я был искренне уверен, что он меня понимает, и очень этому радовался. В общем, в нас этот механизм есть и он реализуется в любой социально-культурной среде, хоть у пигмеев, хоть у британских аристократов, хоть в моем советском детстве.
С другой стороны, зная о том, каким психическим механизмом эта вера обусловлена, верить уже, мягко говоря, сложнее. Но самое неправильное и даже опасное — прятать эту веру, если она все-таки у вас есть.
Понятно, что «современный человек» испытывает некоторую неловкость, признавая себя верующим: вполне естественно смущаться немодного дедушки из старой книжки и пытаться спрятать его под лавку, когда «космические корабли бороздят бескрайние просторы вселенной». Но ничего не изменится, если вы просто поменяете понятия «души» и «Бога» на «экзистенцию» и «трансцендентное».
Вы можете приосаниться и лечь грудью на амбразуру, защищая эти свои метафизические смыслы, но правда в том, что речь идет о том же «Боге», а защищаемый вами «смысл» — просто другой способ сказать о Нем же.
Вся наша современная — чахнущая и уходящая в небытие — «высокая культура», к великому сожалению, основана на этом лукавстве. Сама «высота» потребовалась нам взамен «мертвого бога» Фридриха Ницше: мы не решились отнести себя к обезьянкам, и нужно было на скорую руку придумать что-то эдакое — некую духовность без Духа. На сломе эпох, при переходе от наивных верований к научно-техническому прогрессу это получилось. Но вот уже идет поколение, сформированное новым временем, и спрашивает: «А что вы конкретно можете предъявить?» А предъявить нам, по сути дела, нечего: мы говорим про «смыслы», сформулировать которые не можем, и, испытывая интеллигентский стыд, замалчиваем «Бога».
Номер с переодеванием не удался, лицедей оконфузился, а публика — молодая и задорная — хохочет, выкрикивая камеди-клабовские непристойности прямо из первого ряда. И повинны в этом «кризисе культуры», в «эпохе потребления», в воцаряющейся вокруг «бессмысленности» не Дарвин с Фрейдом и Марксом, а поборники «высоких смыслов», прячущие под рубашками нательные крестики. Нельзя на подобных фокусах, подменах и лукавстве построить стройное здание мировоззрения, принципов и целей, нельзя на этой лжи сделать жизнь человека по-настоящему осмысленной.
***
Итак, все мои аргументы были проигнорированы, а сам я подвергся обстоятельной обструкции за свою «самоуверенность» (в этом нет ничего удивительного — именно так и должна себя вести «переменная Х»). Исключением было письмо Бориса Михайловича Цейтлина. Письмо замечательное, даже пронзительное, и недаром оно стало «цитатой дня» на «Снобе». Борис Михайлович разобрал мои аргументы и, по существу, с ними согласился, некоторые даже углубил (были, конечно, и комментарии, но я, со своей стороны, готов их принять). Однако завершалось письмо вопросом, поставившим меня в тупик:
«Да, смысл из „недр“ жизни человеком не извлекается наподобие ископаемого, — писал Борис Михайлович, — напротив, им самим в нее вносится. Но это ведь не значит, что по его же произволу придумывается! Прежде, чем внести, человек откуда-то его „берет“. Или, по Платону, „припоминает“. Где „берет“? Каким образом „припоминает“? Ответа у меня нет. И его нет, похоже, ни у кого. Проблема эта, насколько могу судить, не только не решена, а даже толком и не поставлена. Не выходит ли так, что Вы ее считаете вовсе фиктивной?».
Все это, наверное, не показалось бы мне странным, если бы сам Борис Михайлович не писал перед этим, ссылаясь на М.К. Мамардашвили, о «культурно изобретенных устройствах», «конструирующих человека из природного, биологического материала». Казалось бы, вот он и ответ: из культурной среды и берет (что, кстати, прекрасно показано Л. С. Выготским, а затем еще лучше С. Пинкером, и я уж молчу про мемы Р. Докинза). В чем, собственно, вопрос?
Я задумался: быть может, подобное смятение чувств испытывают и другие мои читатели — согласны по существу, но не согласны в принципе? Но в чем проблема? Чего они не могут принять?
Я снова вчитываюсь в текст письма и наталкиваюсь на написанное заглавными буквами «ЗАЧЕМ?». Мол, мы же задаемся вопросом «зачем?». Не может же быть, что просто так?! Вот это «не может же быть» и есть та самая «переменная Х», не изжитая, не осознанная, лукавая.
Конечно, само по себе наличие какого-либо вопроса ни о чем не свидетельствует (кроме того, что он кем-то задан). Важно понять, кого мы спрашиваем. Если он обращен к Божественной Вечности, то, видимо, от Нее и следует ждать ответа — ровно ту самую вечность. Если же вы все-таки рассчитываете на ответ, то придется обратить это «зачем?» к самому себе. Только вы можете определить для себя цель, принять это решение, и дальше только вы сами, а не дедушка из старой книжки, будете отвечать перед самим же собой за успех собственного предприятия.
Без «произвола», а просто собственной волей, совершенно невозможной без чистого и ясного мышления.
P.S. А теперь я все-таки уединюсь, как и планировал, с товарищем Рыжовой, чтобы развить обещанную тему «удовольствия». До новых встреч!
Оригинал публикации